1,277
edits
Changes
no edit summary
ГУСЕВ
==I==
вполголоса:
судно, когда они шли, на рыбину наехало и днище себе проломило.
в судовом лазарете зовут Павлом Иванычем, молчит, как будто не слышит.
хлещут волны, скрипят койки, но ко всему этому давно уже привыкло ухо, и
кажется, что всё кругом спит и безмолвствует. Скучно. Те трое больных -
два солдата и один матрос - которые весь день играли в карты, уже спят и
бредят.
и опускается, точно вздыхает - и этак раз, другой, третий... Что-то
ударилось о пол и зазвенело: должно быть, кружка упала.
зверь, что ли, что с цепи срывается?
Надо свою голову иметь на плечах и рассуждать. Бессмысленный человек.
сердится и приходит в раздражение от малейшего пустяка. А сердиться, по
мнению Гусева, положительно не на что. Что странного или мудреного,
они мечутся по всему морю, как угорелые, и рвутся, словно собаки? Если их
не приковывают, то куда же они деваются, когда бывает тихо?
заржавленных цепях, потом ему становится скучно, и он начинает думать о
родной стороне, куда теперь возвращается он после пятилетней службы на
больших валенках, и девчонка Акулька, тоже в валенках. Алексей выпивши,
Ванька смеется, а Акулькина лица не видать - закуталась.
господи, - шепчет он, - ума-разума, чтоб родителей почитали и умней
отца-матери не были...
городу показывается большая бычья голова без глаз, а лошадь и сани уж не
едут, а кружатся в черном дыму. Но он всё-таки рад, что повидал родных.
Радость захватывает у него дыхание, бегает мурашками по телу, дрожит в
пальцах.
глаза и ищет в потемках воду.
глаз, дым, облака... И так до рассвета.
==II==
потом Гусев мало-помалу начинает различать своего соседа по койке, Павла
Иваныча. Этот человек спит сидя, так как в лежачем положении он
болезни он изнемог, тяжело дышит и шевелит высохшими губами. Заметив, что
Гусев глядит на него, он поворачивается к нему лицом и говорит:
вместо того, чтобы находиться в покое, очутились на пароходе, где и
духота, и жар, и качка, всё, одним словом, угрожает вам смертью, теперь же
увидели: на палубе валяются параличные да чахоточные в последнем
градусе...
говорит в свое оправдание:
пароход выгружали, я шибко озяб.
знают, что вы не перенесете этого далекого перехода, а все-таки сажают вас
сюда! Ну, положим, до Индейского океана вы дойдете, а потом что? Страшно
подумать... И это благодарность за верную, беспорочную службу!
задыхаясь:
полулежит на койке, солдаты сидят возле на полу и в самых неудобных позах.
У одного солдата правая рука в повязке и на кисти наворочена целая шапка,
левой рукой. Сильно качает. Нельзя ни встать, ни чаю напиться, ни
лекарства принять.
головой. - Вырвать человека из родного гнезда, тащить пятнадцать тысяч
верст, потом вогнать в чахотку и... и для чего всё это, спрашивается? Для
того, чтоб сделать из него денщика для какого-нибудь капитана Копейкина
или мичмана Дырки. Как много логики!
самовар поставишь, комнаты уберешь, а потом и делать нечего. Поручик целый
день планты чертит, а ты хочешь - богу молись, хочешь - книжки читай,
хочешь - на улицу ступай. Дай бог всякому такой жизни.
сидишь и по родине тоскуешь... Планты... Не в плантах дело, а в жизни
человеческой! Жизнь не повторяется, щадить ее нужно.
дома, ни на службе, но ежели ты живешь правильно, слушаешься, то какая
кому надобность тебя обижать? Господа образованные, понимают... За пять
лет я ни разу в карцере не сидел, а бит был, дай бог память, не больше
одного раза...
четыре манзы; дрова носили, что ли - не помню. Ну, мне скучно стало, я им
того, бока помял, у одного проклятого из носа кровь пошла... Поручик
увидел в окошко, осерчал и дал мне по уху.
понимаешь.
откидывается назад, то опускается на грудь. Несколько раз пробует он лечь,
но ничего у него не выходит: мешает удушье.
руганью, но качка утомляет и их; они бросают карты и ложатся. Опять
рисуется Гусеву большой пруд, завод, деревня... Опять едут сани, опять
Ванька смеется, а Акулька-дура распахнула шубу и выставила ноги: глядите,
мол, люди добрые, у меня не такие валенки, как у Ваньки, а новые.
Заместо того, чтобы ноги задирать, поди-кась дядьке служивому напиться
принеси. Гостинца дам.
идет дряхлый жид Исайчик и предлагает ему променять зайца на кусок мыла;
вот черная телочка в сенях, вот Домна рубаху шьет и о чем-то плачет, а вот
опять бычья голова без глаз, черный дым...
протащили по палубе что-то громоздкое или что-то треснуло. Опять
пробежали... Уж не случилось ли несчастье? Гусев поднимает голову,
Иваныч сидит и шевелит губами. Душно, нет сил дышать, пить хочется, а вода
теплая, противная... Качка не унимается.
черви бубнами, путается в счете и роняет карты, потом испуганно и глупо
улыбается и обводит всех глазами.
повязкой на руке. - Может, попа призвать? а?
не видишь, голова садовая?
и что! Экий народ неразумный, господи ты боже мой!..
==III==
лица у него хвастливое, задорное и насмешливое. Он как будто хочет
сказать: "Да, сейчас я скажу вам такую штуку, что вы все от смеха животы
ветерок. Слышны голоса, шлепанье весел о воду... Под самым окошечком
кто-то завывает тоненьким, противным голоском: должно быть, китаец поет.
улыбаясь. - Еще какой-нибудь один месяц, и мы в России. Нда-с,
многоуважаемые господа солдафоны. Приеду в Одессу, а оттуда прямо в
брат, оставь на время свои гнусные сюжеты насчет бабьих амуров и красот
природы и обличай двуногую мразь... Вот тебе темы...
первый и третий классы, причем в третьем классе дозволяется ехать одним
только мужикам, то есть хамам. Если же ты в пиджаке и хоть издали похож на
состроил пьяную хамскую рожу и иду к агенту: "Давай, говорю, ваше
высокоблагородие, билетишко..."
сего правду в глаза и за это много страдал.
этом отношении между мной и вами - разница громадная. Вы люди темные,
слепые, забитые, ничего вы не видите, а что видите, того не понимаете...
разругался. Приятели пишут из России: "Не приезжай". А я вот возьму, да на
зло и приеду... Да... Вот это жизнь, я понимаю. Это можно назвать жизнью.
воде, вся залитая ослепительным, горячим солнцем, качается лодка. В ней
стоят голые китайцы, протягивают вверх клетки с канарейками и кричат:
лодка: сидит в ней толстый китаец и ест палочками рис. Лениво колышется
вода, лениво носятся над нею белые чайки.
толстого китайца и зевая.
бежит быстро. Незаметно проходит день, незаметно наступают потемки...
Пароход не стоит уж на месте, а идет куда-то дальше.
==IV==
закрыты, нос стал как будто острее.
напротив... лучше... Видишь, я уже и лежать могу... Полегчало...
здоровые, а кашель это желудочный... Я могу перенести ад, не то что
Красное море! К тому же, я отношусь критически и к болезни своей, и к
лекарствам. А вы... вы темные... Тяжело вам, очень, очень тяжело!
говорить, но даже слушать трудно. Гусев обнял колени, положил на них
голову и думает о родной стороне. Боже мой, в такую духоту какое
снег, а потом встанешь весь белый, с сосульками на усах; ни шапки, ни
рукавиц, пояс развязался... Люди хохочут, собаки лают...
спрашивает тихо:
и дело пьет воду; ему трудно говорить, трудно слушать, и боится он, чтоб с
ним не заговорили. Проходит час, другой, третий; наступает вечер, потом
ночь, но он не замечает этого, а всё сидит и думает о морозе.
минут пять, и всё смолкает.
руке. - Неспокойный был человек!
солдат с повязкой. - Будет он в царстве небесном или нет?
родни много. Замолят.
помрет, сразу видно. Не ешь ты, не пьешь, исхудал - глядеть страшно.
Чахотка, одним словом. Я говорю не для того, чтобы тебя тревожить, а к
тому, может, ты захочешь причаститься и собороваться. А ежели у тебя
деньги есть, то сдал бы ты их старшему офицеру.
запишут в вахтенный журнал, в Одессе дадут воинскому начальнику выписку, а
тот пошлет в волость или куда там...
какое-то желание. Пьет он воду - не то; тянется к круглому окошечку и
вдыхает горячий, влажный воздух - не то; старается думать о родной
стороне, о морозе - не то... Наконец, ему кажется, что если он еще хоть
одну минуту пробудет в лазарете, то непременно задохнется.
Христа, наверх!
снесу. Держись за шею.
несет наверх. На палубе вповалку спят бессрочноотпускные солдаты и
матросы; их так много, что трудно пройти.
потихоньку, держись за рубаху...
самом носу стоит неподвижно, как статуя, часовой, но похоже на то, как
будто и он спит. Кажется, что пароход предоставлен собственной воле и
идет, куда хочет.
повязкой. - В мешок да в воду.
поплачет.
два, три... восемь штук! А вот и маленькая лошадка. Гусев протягивает
руку, чтобы приласкать ее, но она мотнула головой, оскалила зубы и хочет
укусить его за рукав.
молча глядят то вверх, то вниз. Наверху глубокое небо, ясные звезды, покой
и тишина - точь-в-точь как дома в деревне, внизу же - темнота и
на нее с шумом, отсвечивая своей белой гривой, налетает третья, такая же
свирепая и безобразная.
из толстого железа, волны разбили бы его без всякого сожаления и сожрали
бы всех людей, не разбирая святых и грешных. У парохода тоже бессмысленное
ни одиночества, ему всё нипочем, и если бы у океана были свои люди, то
оно, чудовище, давило бы их, не разбирая тоже святых и грешных.
думают. Первый нарушает молчание Гусев.
темном лесу сидишь, а ежели б, положим, спустили сейчас на воду шлюпку и
офицер приказал ехать за сто верст в море рыбу ловить - поехал бы. Или,
скажем, крещеный упал бы сейчас в воду - упал бы и я за им. Немца или
манзу не стал бы спасать, а за крещеным полез бы.
степенный: пьяница, бабу зря бьет, родителей не почитает. Без меня всё
пропадет и отец со старухой, гляди, по миру пойдут. Одначе, брат, ноги у
==V==
его неопределенное желание и он никак не может понять, что ему нужно. В
груди давит, в голове стучит, во рту так сухо, что трудно пошевельнуть
дня, а на третий в полдень приходят сверху два матроса и выносят его из
лазарета.
два железных колосника. Зашитый в парусину, он становится похожим на
морковь или редьку: у головы широко, к ногам узко... Перед заходом солнца
другой на ящике, поставленном на табурете. Вокруг стоят бессрочноотпускные
и команда без шапок.
и во веки веков!
волны. Странно, что человек зашит в парусину и что он полетит сейчас в
волны. Неужели это может случиться со всяким?
головой, потом перевертывается в воздухе и - бултых! Пена покрывает его, и
мгновение кажется он окутанным в кружева, но прошло это мгновение - и он
исчезает в волнах.
Пройдя сажен восемь-десять, он начинает идти тише и тише, мерно
покачивается, точно раздумывает, и, увлекаемый течением, уж несется в
сторону быстрее, чем вниз.
Увидев темное тело, рыбки останавливаются, как вкопанные, и вдруг все
разом поворачивают назад и исчезают. Меньше чем через минуту они быстро,
как стрелы, опять налетают на Гусева и начинают зигзагами пронизывать
вокруг него воду...
нехотя, точно не замечая Гусева, подплывает под него, и он опускается к
ней на спину, затем она поворачивается вверх брюхом, нежится в теплой,
выпадает и, испугавши лоцманов, ударивши акулу по боку, быстро идет ко
дну.
облака; одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на
ножницы... Из-за облаков выходит широкий зеленый луч и протягивается до